Перед спектаклем
На часах было без пяти четыре.
– Никифырыч! Давай сюда твои палки. – Неожиданно ожила рация.
Ах, наши милые, ах наши интеллигентные монтировщики! Не нарадуешься!
Семен, как обычно, был готов отразить вражеский выпад.
– Вам палкой по головке или по мягкому месту? – ядовито поинтересовался он.
– Не знаю, как пойдет. – Примирительно ответствовала рация. – Давай самую дальнюю.
«Самую дальнюю» – это хорошо. Это означает, что я, идущий сейчас по той части сцены, которая ближе к зрительному залу справа на лево, могу не опасаться встретиться с длинной палкой – штанкетой, которую сейчас будет спускать Семен для подвешивания самого большого полотна с нарисованными деревьями Ларинского сада в ее глубине .
Голос Семена в рации был полон достоинства.
– Внимание! Спускаю десятый штанкетный подъем. Будьте внимательны. Монтажной бригаде – я сейчас к вам подойду.
Дело в том, что подвеска огромного полотна на штанкету – дело весьма хлопотное. Сначала нужно найти и привязать верхний конец этого самого полотна, почти как парус к мачте. Практически вся бригада монтажников выстраивается во всю длину огромного рулона и каждый прикрепляет к опущенной штанкете свой участок. При этом, если весь весьма тяжелый рулон нужно пододвинуть или перевернуть в этом участвуют все, командуя что-то типа «И раз, и два». Никифорович же, стоит рядом с подъемом и, после того как старший бригады (у него и фамилия похожая – Старшой) проверит надежность крепления, понемногу поднимает штанкет. Такая аккуратность и бережливость в обращении с холстом вызвана тем, что на нем вручную несколько театральных художников наносили рисунки садовых деревьев практически в натуральную величину. При неосторожном обращении, не смотря на различные закрепители, краска может отвалиться. А кому интересно смотреть на облупившиеся декорации! Поэтому с полотном обращаются почти как с картиной – бережно и аккуратно.
Анна Семеновна встретила меня с интересом.
– Алексей, так что вы там починили?
– Вы не поверите, но судя по всему, мышка перегрызла один из основных проводов управления, и его пришлось заменить. Тогда заработали и снежная машина и управление светом.
– Мыши появились. – Констатировала Анна Семеновна. – А знаете, еще до реконструкции у нас в театре обитала целая стая кошек. Администрация разрешала их привечать только при одном условии – не кормить. Чтобы ловили крыс и мышей. Большинство кошек свое дело знали – они жили в подвалах и в карманах. Были любимцы, очень умные и ласковые, которых когда здание закрыли, разобрали по домам. Остальные разбежались. А как-то, еще до реконструкции, был и курьезный случай. В театре давали балет, кажется «Лебединое Озеро» и в первой сцене, в замке Зигфридов, одна из кошек вышла посреди действия на сцену и уселась аккуратненько вблизи артиста, который изображал сидящего на троне короля. Как мы ее не пытались колбасой заманить за кулисы – так и не ушла, и мы все время боялись, что она пойдет к танцорам. Хорошо потом при смене картин этот артист ухватил ее за шкирку и вынес со сцены. А то бы она сильно помешала.
Она замолчала и задумалась.
– А сейчас как с ними бороться? – Спросил я.
– С кем? С кошками? – не поняла она.
– Да нет, с мышами – поправился я.
Из рации донеслось: «Никифырыч, давай седьмую!»
– Сейчас? Не знаю. – Задумалась она. И сказала грустно. -Кошек уже нет…
И, через минуту добавила -Может, отравы им какой насыпать?
Я только потом через пару недель случайно в разговоре с Сан Санычем узнал, что у Анны Семеновны несколько месяцев назад скончался после долгой болезни в покое и почете старый Васька – в свое время шикарный предводитель кошачьего войска, жившего в нашем театре до реконструкции, которого она забрала домой, когда пришли строители.
В этот момент на столе у Анны Семеновны тихонько затренькал телефон.
– Слушаю вас. – Подняла она трубку. – Нет, сейчас это не возможно. Я понимаю, но все заняты на монтаже декораций. Нет. В лучшем случае через сорок – пятьдесят минут.
Я посмотрел на часы. До начала спектакля оставалось два с половиной часа.
Находясь на сцене, куда в связи с большими монтировочными работами посторонних строго не пускали, мы не задумывались о том, что уже пришли музыканты и артисты, дежурные в зрительских раздевалках и смотрители-распорядители, дежурящие в зале. Что большинство работников театральных цехов уже работают в полную силу, начиная гримировать, одевать занятых в сегодняшнем спектакле актеров, проверяя мелкий реквизит и вспоминая свои действия на спектакле. Где-то начали разыгрываться пришедшие на спектакль музыканты, а театральные буфеты начали сервировать витрины в ожидании зрителей.
На сцене стали периодически появляться ярко освещенные участки и тени – Катерина работала, быстро и тщательно проверяя с помощью компьютерного пульта управления загруженные программы световых картин сегодняшнего спектакля.
– Никифырыч! Нам осталось еще четыре кулисы. Давай одновременно вторую и третью.– Скомандовала рация.
– Что-нибудь случилось? – Спросил я у Анны Семеновны.
– Звонил заведующий оркестром. Они забыли поменять рояли на арфы. Им нужно убрать в хранилище рояли и выставить арфы. Поэтому они просят опустить им оркестровую яму.
– За два часа до спектакля? – удивился я. А пододвинуть они одно и поставить другое не могут?
– Я попробую им это подсказать – Согласилась Анна Семеновна и, подняв трубку, стала набирать номер.
Место, где находится оркестр в любом музыкальном театре, называется оркестровая яма. Это углубление с полом находящимся ниже уровня пола зрительного зала и гораздо ниже уровня сцены, рассчитанное так, чтобы зрителям не были видны музыканты оркестра. А вот дирижеру, стоящему за пультом в этой самой яме были видны и музыканты, и артисты на сцене. Поэтому если в оркестровой яме стоять – виден и зал и часть сцены. Как я уже рассказывал, пол нашей оркестровой ямы умеет подниматься на уровень сцены и опускаться на несколько этажей вниз. Причем спуск и подъем настолько плавны, что музыканты могут находиться на этой платформе во время движения. Правда, Семен всегда категорически против таких театральных фокусов, и старается поругаться, ссылаясь на любимый документ – технику безопасности, с очередным режиссером, предлагающим во время концерта то плавно поднимать весь оркестр на уровень сцены для солистов оперы, то опускать его обратно чтобы не мешать артистам балета.
Спускать и поднимать пол оркестровой ямы- дело Семена. Но отвлекать его сейчас от монтажа задников и кулис – это задержать спектакль.
Анна Семеновна подняла трубку телефона и начала набирать номер.
– Анна Семеновна. Мы закончили подготовку декораций. Сейчас мы с Катей проверим свет и, в общем – то, все. – Сообщила рация голосом Семена.
– Анна Семеновна. Это Старшой. Мы закончили. Можем быть свободны? – Опять рация, теперь уже другим голосом.
Анна Семеновна положила трубку, не успев до конца набрать номер, и взяла рацию:
– Семен. Я поняла. Благодарю. Сергей! Я сейчас созвонюсь с заведующим оркестром. Возможно, через тридцать – сорок минут потребуется Ваша помощь. Они хотят убрать в хранилище два рояля.
-Понятно. Сделаем. Мы уходим.
Теперь рация стала беседовать без перерыва:
– Катя! Это Семен. По готовности – начинаем.
– Готова. Пожалуйста, первую картину.
Ну вот. Теперь Семен остался на сцене один. А сами зал и сцена погрузились во тьму – Катя выключила рабочее освещение. Семен будет быстро спускать закрепленные мягкие декорации, для каждой из картин, заодно проверяя их, а Катерина будет проверять и корректировать свет, чтобы их освещение было таким, как его придумали художники –постановщики спектакля. В спектакле семь картин. Значит, так они будут делать семь раз.
Анна Семеновна включила небольшую настольную лампу над пультом, затем подняла трубку, набрала номер и стала тихо беседовать по телефону.
В двух шагах от меня бесшумно спустились две небольших кулисы с крупными сетчатыми основами, на которых были закреплены силуэты нарисованных кустов и веток деревьев. Я знал, что на противоположной стороне сцены спустилось еще несколько таких кулис и задник, и вся сцена теперь, если смотреть на нее из зала напоминает объемную картинку сада.
В видимую мне щель между кулисами я увидел, как наверху ожили и дали яркий свет несколько десятков прожекторов.
– Семен, первый софит на метр ниже.
– Делаю.
Огромная линейка ярких глаз прожекторов, смотрящих в разные стороны, чуть дрогнув начала плавно спускаться вниз и через несколько секунд замерла.
– Достаточно. Спасибо. Давай вторую картину.
Обе кулисы без всякого предупреждения стремительно взвились вверх а спустя несколько секунд сверху, чуть дальше от меня прилетели и затормозили около сцены занавеси из комнаты Татьяны. Современная техника в умелых руках Семена позволяла заменять мягкие декорации за несколько секунд.
– Готово. – Голос Семена.
Теперь рация разговаривала голосами Семена и Кати, не переставая, и я слегка уменьшил звук.
Анна Семеновна положила трубку и озабоченно посмотрела на меня.
– Придется опускать оркестровую яму.- Сказала она. – Им нужны арфы в первом действии, и они не хотят их носить по этажам. Очень ценные инструменты.
Она взяла в руки рацию и стала ждать, когда закончат работу Семен и Катя.
На сцене же происходила форменная вакханалия. Стремительно опускались и не менее быстро взмывали вверх различные задники, занавеси и даже нарисованные колонны дальнего плана из сцены бала в московском доме. Вспыхивали и гасли десятки прожекторов и периодически немного передвигались огромные конструкции с ними.
Наконец, и эта работа была закончена.
– Анна Семеновна! Мы закончили. – Сообщил Семен. Можно окончательно готовить сцену.
– Все в порядке. – Подтвердила Катя.
На сцене и в зале вновь включился репетиционный свет.
На часах было пять минут шестого. Теперь нужно было смонтировать декорации первой картины. Прибраться на сцене и опустить занавес.
– Спасибо.- Сказала в рацию Анна Семеновна. – Семен, нам надо опустить оркестровую яму.
– Опять! – Возмутился оттуда Семен. – На охоту ехать – собак кормить.
И уже другим тоном. – Я сейчас это сделаю. Но пошлите радистов, чтобы проверили провода. Там утром опять звукозапись была.
– Хорошо. – Сказала Анна Семеновна.А я предупрежу остальных.
– Леша! – Позвал меня в рацию Коля. – Помоги мне прибрать провода. А то действительно с этой звукозаписью там их могли раскидать.
После реконструкции здания театра акустика у нас стала гораздо лучше. И если раньше основная задача радиоцеха на спектакле, кроме обеспечения всевозможной электроникой была еще и подзвучка с помощью различных микрофонов артистов для публики в зале, а иногда и включение фонограмм, то теперь они занимаются в основном электроникой.
Качественное звуковое оборудование для зрителей в зале все равно имеется. С его помощью передаются объявления, театральные звонки, приглашающие зрителей в зал, иногда фонограмма для какого-нибудь номера или звук от микрофона артиста, ведущего концерт. На репетициях микрофоны и рации использует большинство служб, чтоб не орать через зал или сцену, не говоря уже о режиссере постановщике, который, как правило, смотрит на сцену из зала.
В последнее время Коля стал рассказывать о периодических проводящихся звукозаписях нашего оркестра. То ли для фонограмм, то ли для компакт-дисков. Одна из таких записей была сегодня утром, в рамках репетиции перед спектаклем.
– Я пойду, помогу – Сказал я Анне Семеновне.
– Хорошо. – Сказала она и наклонилась к микрофону интеркома. – Внимание! Прошу бригаду монтировщиков и дежурных уборщиц подойти на сцену.
Интерком – это большая трансляционная сеть, которую слышат во всех уголках за кулисами и в большинстве служебных помещений нашего театра. Сейчас на сцене вновь появятся монтировщики, которые подготовят первую сцену, а уборщицы протрут поднятую после монтировки декораций пыль, чтобы ей не дышали актеры.
Я спустился через ближайший левый выход на сцену по лестнице на минус первый этаж и по запутанным коридорам пришел к левому выходу в оркестровую яму.